Аузан александрович александрович сын василий. Балтия – СНГ, Прямая речь, Россия, Экономика, Экономическая история
Алекса́ндр Алекса́ндрович Ауза́н (род. 11 июля 1954 года) - российский экономист, д. э. н. , и.о. декана , заведующий кафедрой прикладной институциональной экономики экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова , член Экономического совета при Президенте РФ, член Правительственной комиссии по проведению административной реформы, президент Института национального проекта «Общественный договор», один из основателей группы «СИГМА» , общественный деятель, публицист, член различных коллегиальных органов управления.
Биография
Читает на экономическом факультете МГУ им М.В. Ломоносова курс «Новая институциональная экономическая теория», ведет научный семинар магистров. В 2011 году прочитал цикл лекций по институциональной экономике в Московском физико-техническом институте
Научно-образовательная деятельность
- Автор более 130 научных работ, в т.ч. четырёх монографий и университетского учебника по институциональной экономике
- Член Ученого совета МГУ имени М.В. Ломоносова
- Член Ученого Совета Экономического факультета МГУ имени М.В Ломоносова
- Член Ученого Совета Экономического факультета ГУ-ВШЭ
- Член Научного Совета Московского Центра Карнеги
- Сопредседатель диспут-клуба «Узлы экономической политики» - совместного проекта экономического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова и Ассоциации независимых центров экономического анализа (с 2006)
Общественная деятельность
- Один из инициаторов создания обществ по защите прав потребителей (конец 80-х гг.)
- Президент Международной Конфедерации обществ потребителей (КонфОП) ( -)
- Председатель Высшего координационного совета КонфОП ( -)
- Член Бюро Совета всемирной потребительской организации Consumers International ( -)
- Один из инициаторов создания кредитных потребительских кооперативов граждан (кредитных союзов) (начало 90-х гг.)
- Первый Председатель Совета Лиги кредитных союзов ( -)
- Один из учредителей и член Совета директоров Рекламного совета России ( -)
- Член Попечительского совета Общероссийской общественной организации малого и среднего предпринимательства "ОПОРА РОССИИ" (с )
- Член Экспертного Совета Общероссийской общественной организации "Деловая Россия" (с )
- Член Стратегического правления Института «Открытое общество» (Россия) ( -)
- Один из инициаторов Московского клуба кредиторов и участник переговоров по реструктуризации обязательств по ГКО/ОФЗ между Правительством РФ и участниками рынка, представлял интересы граждан, СМИ и некоммерческих участников рынка ГКО/ОФЗ ()
- Президент Института национального проекта (ИНП) «Общественный договор» (с )
- Координатор программной комиссии Гражданского форума, прошедшего в ноябре 2001г .
- Член Правления Института современного развития (с )
- Президент Ассоциации независимых центров экономического анализа ( -)
Государственная деятельность
- Член Комиссии по правам человека при Президенте РФ ( -)
- Руководитель подгруппы Правительственной комиссии по административной реформе по реформе контроля на потребительском рынке ()
- Член Совета при Президенте Российской Федерации по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека (с -)
- Член рабочей группы Правительственной комиссии по административным регламентам и стандартам государственных услуг (c )
- Член Правительственной комиссии по оценке результативности деятельности федеральных и региональных органов исполнительной власти (c )
- Член Комиссии при Президенте РФ по модернизации и технологическому развитию экономики России (c по май )
- Руководитель Консультативной рабочей группы Комиссии при Президенте РФ по модернизации и технологическому развитию экономики России (c по май )
Общественное признание
- Кавалер Золотого Почетного знака «Общественное признание» ()
- Кавалер ордена Дружбы (2012)
Ссылки
- Александр Александрович Аузан. Биографическая справка. Лента новостей "РИА Новости"
- "Максим Трудолюбов & Александр Аузан - разные книги, одно начало", 2011
- "Пропрезидентские экономисты Аузан, Найшуль и Гуриев оценили шансы преобразования страны", 2011
- "Институциональные блокировки в трансформационных экономиках и возможности их преодоления", выступление в клубе "Контекст", 2009
Публикации
- Аузан А., Дорошенко М., Иванов В, Елисеев А., Калягин Г. и др., "Институциональная экономика: Новая институциональная экономическая теория", учебник, М.: ИНФРА-М, 2011
- Аузан А., "Институциональная экономиа для чайников: приложение журнала Esquire Russia", Журнал Esquire Russia, май, 2011
- Цикл статей "Институциональная экономика для чайников" в журнале Esquire, 2010-2011
- "Доклад о развитии человеческого потенциала в Российской Федерации за 2011 г." / Под редакцией А.А. Аузана и С.Н. Бобылева., М.: ПРООН в РФ
- Аузан А., Золотов А., Ставинская А., Тамбовцев В., "Политическая экономия России: динамика общественного договора в 2000-х годах. Избранные труды Института национального проекта "Общественный договор", 2000--2009", М., 2010
- Аузан А., "Национальные ценности и модернизация", М.: ОГИ; Полит.ру, 2010
- Аузан А., "Модернизация как проблема: в поисках национальной формулы", Журнал Новой экономической ассоциации №7, 2010
- Аузан А., "Социальный контракт как обмен ожиданиями", New Scientist, №1, 2010
- Аузан А., Блохин, А., Валитова Л., Золотов А. и др., "Институциональные ограничения экономической динамики", М.: ТЕИС, 2009, 524 с.
- Аузан А., "Коалиции за модернизацию: возможности возникновения и методология анализа", Вопросы экономики, 2008, №1
- Аузан А., "Колея" российской модернизации", Общественные науки и современность, 2007, № 6
- Аузан А. и др., "Экономические последствия нового законодательства о некоммерческих организациях", ИИФ "Спрос" КонфОП, М., 2007
- Аузан А., "Переучреждение государства: общественный договор.", ИНП "Общественный договор", М., 2006
- Аузан А., Тамбовцев В., "Экономическое значение гражданского общества", Вопросы экономики, 2005
- Аузан А., Водопьянова Е., Драгунский Д., Дубин Б., Калягин Г., Овсянникова А. и др., "Экономическая интерпретация прав человека", ИИФ "Спрос" КонфОП, М., 2004
- Аузан А., "Вертикальный контракт не устойчив", Отечественные записки, 2004, №6
- Аузан А., Калягин Г., Крючкова П. и др., "Административные барьеры в экономике: институциональный анализ", ИНП "Общественный договор", МГУ им. М.В.Ломоносова, Экономический факультет, 2002г.
- Ауза А. и др., "Молодежи о политической экономии", под ред. В. В. Куликова., М. : Экономика, 1987
- Аузан А., "Современное самоуправление в экономике: политэкономический аспект", М. : Экономика, 1987
- Аузан А., "Критика экономической системы фашизма", Вестник Московского университета. Сер. 6. Экономика. - 1986
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся 11 июля
- Родившиеся в 1954 году
- Кавалеры ордена Дружбы (Россия)
- Экономисты России
- Выпускники МГУ
- Выпускники экономического факультета МГУ
- Группа СИГМА
- Члены Совета при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека
Wikimedia Foundation . 2010 .
- Аужефт (департамент)
- Ауй
Смотреть что такое "Аузан, Александр Александрович" в других словарях:
Аузан Александр Александрович Энциклопедия ньюсмейкеров
Александр Александрович Аузан - Российский экономист Александр Александрович Аузан родился 11 июля 1954 г. в Норильске. В 1979 г. окончил экономический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова. В конце1980 х гг. стал одним из инициаторов создания обществ по защите прав потребителей в… … Энциклопедия ньюсмейкеров
Сатаров, Георгий Александрович - Георгий Александрович Сатаров Род деятельности: полит … Википедия
Совет при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека
Совет при президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека - (до 2011 г. Совет при Президенте Российской Федерации по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека) консультативный орган при Президенте Российской Федерации, образованный в целях оказания содействия главе … Википедия
Был создан Указом Президента Российской Федерации от 6 ноября 2004 № 1417 на базе Комиссии по правам человека, действовавшей с 1 ноября 1993 года. Этим же Указом утверждено Положение о Совете. Задачи подготовка предложений по… … Википедия
В разных областях знаний сейчас всё меняется так быстро, что уследить за изменениями не поспевают даже специалисты, чего уж говорить о рядовых горожанах. Поэтому в рубрике «Что нового?» каждую неделю мы узнаём у учёных, врачей и других профессионалов о том, как меняются их сферы деятельности и что эти перемены значат для простых смертных.
Для этого выпуска The Village встретился с деканом экономического факультета МГУ Александром Аузаном. Учёный рассказал, почему Россия ещё не достигла дна кризиса, на какой ресурс ей стоит сделать ставку вместо нефти и сколько времени потребуется, чтобы перестроиться.
О последствиях войны
- Вы часто говорите о том, что в России работает «эффект колеи». Страна высоко подпрыгивает, бьётся головой о потолок, стремительно падает, а потом снова мучительно пытается подпрыгнуть. В прошлом году мы снова ударились о потолок?
Нет, нам это только предстоит. И взлёты, и падения измеряются количественно. Например, после Петра Первого наш взлёт можно было определить по росту производства чугуна на душу населения. После большевистской модернизации мы почти перегнали Запад, пустив в 1957 году спутник, а в 1961 году - космический корабль. Однако после этих взлётов появляются количественные и качественные симптомы сползания.
Если судить по количественной динамике, мы уже в сложном положении. Замедление идёт с 2011 года. Однако я предполагаю, что ещё будет предпринята попытка скачка. Это диктуется как необходимостью запуска инвестиционного мотора, так и приближением выборов 2018 года. К этому времени надо будет показать положительные темпы развития. А вот после этого мы начнём съезжать.
- Скачок будет мобилизационным и основу для дальнейшего роста не заложит?
Да, сейчас трудно рассчитывать на другие формы стимуляции экономики. Хотя, если удастся закончить войну и снять санкции, при серьёзных усилиях правительства, Центробанка и бизнеса возможны и другие сценарии. Но это очень тяжёлая задача.
- Война на Украине влияет на нашу экономику сама по себе или через санкции?
Война влияет и прямо, и через санкции. В Крым надо инвестировать, Донбассу надо оказывать помощь, чего не было в наших планах. Но и отсутствие доступа к финансовым ресурсам мирового рынка, запрет на новейшие технологии двойного назначения, запрет на новейшие технологии нефте- и газодобычи и переработки - это удар по нашим основным отраслям. Также не надо забывать, что Украина - наш крупнейший транзитёр. Через неё реализуются поставки с самым большим торговым партнёром - Евросоюзом. Здесь также будут сказываться затруднения.
Украина нас поссорила, Украина нас
и помирит.
У этой войны есть экономические причины и должны быть экономические выходы
- Как России избавиться от этих последствий войны?
Украина нас поссорила, Украина нас и помирит. Сейчас кризис пытаются рассматривать как военно-политический. Этому посвящён «Минск-2», разговоры о миротворцах, способах контроля. А я экономист и считаю, что у этой войны есть экономические причины, экономические последствия и должны быть экономические выходы.
В чём причины? После кризиса 2008–2009 года тренд глобализации сменился на тренд деглобализации. Началась децентрализация и образование региональных блоков. Украина оказалась «яблоком раздора» между Евросоюзом и формирующимся Евроазиатским союзом (ЕАС). Украина имеет колоссальное значение - особенно для ЕАС, без которой ему трудно состояться. История успеха Евросоюза связана с его полицентричностью. Германия, Франция, Англия, Италия образовывали конкурирующие центры, которые вместе строили определённое пространство. Астана и Минск не составляют достаточного противовеса Москве, потому что это небольшие экономики. Украина в этом смысле была бы очень важна. Она важна и в социокультурном смысле, потому что россияне и украинцы похожи друг на друга в большей степени, чем, например, на немцев.
Теперь о выходах. Экономика Украины на грани краха. Это, кстати, парадоксальная ситуация. Страна с трудолюбивым и многочисленным населением, хорошим географическим положением, промышленностью, плодородными почвами по труднообъяснимым причинам оказывается убыточной. Допустить краха Украины не может ни Западная Европа, ни Россия с Белоруссией из-за возможных потоков беженцев и затруднений с транзитом. Трудно представить безопасный газовый транзит в стране, где, скажем, перестанут платить пенсии. Трудно представить реэкспорт через Украину, если между областями начнут возникать таможенные посты. Поэтому России вместе с ЕС надо нервничать. Ни одна из сторон не может оказать помощь Украине односторонне. Это вопрос нового российско-европейского плана. Такое сотрудничество создаст другой рисунок отношений между Европой и Россией, потому что возникнет новая форма кооперации.
О сырьевой модели
- Но ведь причины нашего кризиса не только в политике и санкциях?
С первой половины 1970-х годов мы находимся в сырьевой модели роста. Попытки советских реформ 1960-х годов были заблокированы политическими причинами и тем, что пошла самотлорская нефть (Самотлор - крупнейшее российское нефтяное месторождение, открытое в 1965 году в Ханты-Мансийском автономном округе. - Прим. ред. ). Реформами можно было не заниматься. Поэтому падение цен на нефть в конце 1980-х вызвало крах СССР, поиск реформаторских выходов, а потом снова нефтяную анестезию.
Такой модели наступает конец в силу нескольких причин. Дело не только в конъюнктурных колебаниях, хотя они бьют по нам всё сильнее, потому что экономика всё более ориентируется на сырьевой экспорт. Дело в том, что развиваются альтернативные источники энергии. В 2014 году при прежнем уровне цен на нефть энергия ветра вышла на самоокупаемость. Плюс сланцевые проекты. Инновационная экономика начинает вытеснять традиционные сырьевые составляющие.
Олимпиада дала вброс адреналина в кровь. Чемпионат мира по футболу 2018 года тоже может его дать. Но это не решение вопроса
Россия получила и полностью реализовала некоторую отсрочку за пределами сырьевой модели. Нефть накачала потребительский спрос, и население стало можно кредитовать. Страна занималась этим с 2009 по 2014 годы, но мы вычерпали источник до дна. Начиная с 2015 года платежи по погашению кредитов стали превышать то, что население в состоянии взять в качестве займа. Это кризис модели, ориентированной на продажу сырья и внутренние источники спроса. Значит, нужна другая модель. Мы в неё не вошли, поэтому сердце экономики - инвестиции - засбоило, экономика начала впадать в анабиоз и останавливаться.
- Если цены на нефть снова вырастут, российской экономике это не поможет, она останется в анабиозе?
Это даст какую-то отсрочку, но она останется в анабиозе. Деньги нужно будет превратить в какие-то инвестиции. Превращать в частные сложно: война. Это и риски, и санкции одновременно. Превращать в государственные - да, можно. Олимпиада дала вброс адреналина в кровь. Чемпионат мира по футболу 2018 года тоже может его дать. Но это не решение вопроса, а краткосрочная стимуляция.
- Тогда что делать?
Нужно диверсифицировать экономику и развивать инновационный сектор, иметь длинные деньги для долгосрочных проектов, низкие процентные ставки, низкую инфляцию. Нужно совершать налоговый и бюджетный манёвр и перегружать деньги из обороны и безопасности в здравоохранение и образование.
Среди экономистов есть широкое согласие, что нужно делать. Но нужно ответить на вопрос, почему нам это не удаётся. Причина состоит в том, что мы действительно находимся под воздействием сил притяжения, которые я называю эффектом колеи. Они связаны и со структурой наших институтов, и с установками населения и власти, и со сравнительной силой власти, бизнеса, общества.
Чтобы вырулить на другую орбиту, нужно сперва согласиться с тем, что есть определённые «замки», которые нас удерживают. После надо найти пружину, которая вытолкнет нас на другую траекторию. При настроенной на сырьевую модель экономике наши институты заточены на выдавливание ренты. Это так называемые экстрактивные институты, как их назвали Дарон Асемоглу и Джеймс Робинсон (экономисты, авторы книги «Why Nations Fail: The Origins of Power, Prosperity and Poverty». - Прим. ред. ). Ещё бывают инклюзивные институты, которые создают привлекательную страну. Одни и те же европейцы выдавливали из Конго ренту и строили там экстрактивные институты, а жили в Канаде и там создавали инклюзивные. Мы в этом смысле в Конго. Цель людей здесь - что-нибудь схватить, а семью разместить в стране с инклюзивными институтами.
Надо понять, какие институты нужны для ресурса, на который мы будем опираться вместо нефтяного. Я считаю, что у нас есть ресурс, который по крайней мере равен или даже выше по конкурентоспособности сырьевого. Это человеческий капитал, мозги. Последние 150 лет, с момента появления у нас настоящей науки и хорошего образования, страна поставляет миру много талантливых людей. По расчётам академика Револьда Михайловича Энтова, продукт, созданный изобретателем телевидения Владимиром Зворыкиным, равен двадцати годовым продуктам нынешней РФ. А если добавить Брина, Гейма и прочих, то выяснится, что мы гораздо больше продукта создавали во внешнем мире, чем внутри страны.
Поэтому ресурс есть, и он продолжает здесь формироваться. Конечно, это не нефть: его в трубу не загонишь и по контракту не продашь. Трубы для подобного ресурса - это инклюзивные институты, которые создавали бы желание жить и работать в России, а не стыд от того, что мы не смогли эти таланты удержать.
О необходимых изменениях
- Как перестать опираться на нефть и начать опираться на людей?
Надо учитывать культурную специфику. У человеческого капитала есть свои характеристики - это ценностные поведенческие установки. В России люди считают, что на власть повлиять нельзя, они недоговороспособны и избегают неопределённости. Зато мы прекрасно делаем уникальные проекты, успешны в креативной индустрии. Мы хороши в том, что не требует соблюдения стандартов, и плохо делаем то, что этого соблюдения требует.
Кстати, к вопросу о том, можно ли перейти к страховой медицине в России. Можно, только медицину мы этим загубим, потому что основа страховой медицины - это стандарты. Это одежда, которая не подходит для нынешней российской социокультурной специфики. Может, лет через пятнадцать люди будут уважать законы и стандарты больше, чем свою мечту о великой державе.
Почему россияне
не любят платить
налоги? Потому что непонятно, что с ними происходит
На мой взгляд, новая стратегия будет основана на культурном капитале России, на сумме ценностей и поведенческих установок. Сначала это произойдет в нишах, связанных с креативными индустриями, что даст сдвиг в ценностно-поведенческих установках и выход в другие пространства. Это не быстрая история, на несколько десятилетий. Но короткие стратегии никогда не позволяют выйти из колеи.
- Чтобы изменить ценностно-поведенческие характеристики, нужно менять институты. Понимают ли это наши власти? Готовы ли они пойти на такие шаги?
Давайте посмотрим на конкретных примерах. Сейчас целое поколение, которое сформировало крупные капиталы в начале 1990-х, подходит к моменту передачи наследования. Это очень критичный момент для больших собственников. Их задача не просто правовыми методами защитить наследство для своих детей. Иногда задача стоит в том, чтобы сделать детей бенефициарами, но не подпустить к управлению. Это институциональная проблема. На Кипре она может быть решена, потому что там англосаксонское право: бенефициар необязательно управляет имуществом. А у нас непонятно, как её решать. Это вопрос перехода от экстрактивных институтов (как накачать капиталы) к инклюзивным (как сохранить то, что накоплено).
Другой конкретный пример - почему россияне не любят платить налоги? Потому что непонятно, что с ними происходит. Если предоставить людям возможность платить подоходный налог по месту их фактического проживания, то они довольно быстро его обустроят. И местная власть будет к людям вполне лояльна, потому что она будет ждать не подачки сверху, а денег от этого человека. Такие простые институциональные решения перенастраивают систему.
Третий пример - про ренту, которую получают силовики. Есть два механизма контроля элит за насилием. Либо они делят его между собой: тебе военно-воздушный флот, тебе тайную полицию, а я возьму специальные службы. Либо они контролируют насилие коллективно, что не даёт им возможности применять насилие друг против друга или для собственного обогащения. После Сталина и до распада СССР Политбюро осуществляло коллективный контроль за применением насилия. Сейчас этого нет.
Элитные группы нуждаются в изменении институтов. Мартин МакГир и Мансур Олсон (американские экономисты, авторы концепции «стационарного бандита». - Прим. ред.) до нашей приватизации показали, как разыгрывается история. Сначала группа, окружающая правителя, захватывает активы. Для этого им нужны институты, которые не мешают это делать, - например, не слишком прописанное законодательство. А вот дальше появляется необходимость в системе институтов, которые бы наладили эксплуатацию активов. Они возникнут, если у власти не появятся новые голодные. Этот переход не гарантирован, но возможен.
- То есть гипотетическая смена власти в стране ни к чему хорошему не приведёт, потому что группы вокруг правителя снова начнут захватывать активы?
Неизвестно. Если мы говорим о персональной смене, то да, возможен запуск механизма перераспределения. Если же говорить о радикальной демократизации, то она даёт положительные результаты при хорошо работающих институтах и отрицательные экономические последствия, если институты работают плохо. Например, изменения в структуре власти дадут положительные результаты, если у вас хорошие правовые и судебные системы. Мы этого пока не имеем. А чтобы правовые и судебные системы хорошо работали, они должны быть нанизаны на определённую культуру населения, на ценностно-поведенческие установки, на готовность людей поддерживать и пользоваться этими системами. В 1990-е годы прекрасно использовались системы потребительского законодательства. Миллионы людей пользовались ими, хотя в 1980-х боялись самого слова « суд» . Институты должны быть сделаны так, чтобы человек захотел и сумел ими воспользоваться.
- То есть изменения возможны как сверху, так и под влиянием изменившегося менталитета граждан?
Власть отражает примерно ту же культуру, что и население. Население склонно делать что-то хорошо штучно и не умеет работать вместе. Вот и власть склонна что-то делать вручную и не умеет сотрудничать с населением. Это две стороны одной медали. Ловушка в том, что неудачный институциональный выбор был закреплён культурой, ценностями, поведенческими установками. Выход из неё строится через оба этих инструмента. Нужно менять правила, одновременно приспосабливая и сдвигая ценности людей.
- Лично вы на месте власти какую бы реформу провели в первую очередь?
Нет отдельной реформы, которую нужно было бы осуществить. Надо осознать главную проблему, которую мы решаем, - запуск инвестиционного двигателя. Главное препятствие этому запуску - недоверие. Главный объект недоверия - государство. Поэтому содержанием реформ должны стать любые меры по повышению качества государства и увеличению доверия к нему. Но первым делом надо окончить войну.
- Вам не кажется, что последние полтора года государство двигается ровно в противоположном направлении и настойчиво разрушает доверие к себе?
Конечно, в последний год был совершён очень серьёзный поворот. В 2014 году мы возвратились в некоторые точки, в которых находились за 25 лет до этого. Мы вернулись к представлению о том, что государство - основная ценность, что строительство великой державы - это сверхцель. Это дало колоссальную консолидацию в смысле поддержки власти и предпосылки для возможных мобилизационных вариантов в экономике. Было ли это эффективно в смысле долгосрочных целей развития страны? Нет. Если мы сейчас накачиваем деньги в оборону и безопасность, а не в образование и здравоохранение, то мы работаем против будущего России.
В нескольких публичных выступлениях последнего времени декан экономического факультета МГУ Александр Аузан высказывал озабоченность состоянием российского образования, особенно высшего. По мнению профессора, образование требует смены самой экономической модели. Что не так с нашей моделью образования и как ее можно перестроить, расспрашивал главный редактор Русфонда Валерий Панюшкин.Александр Аузан. Фото Александра Уткина
Александр Аузан: В начальной школе наши дети отличаются умом и сообразительностью и, по международным рейтингам, входят в первую пятерку. В средней школе мы оказываемся сразу на 26-32-м месте. С высшей школой сложнее. Наши команды, конечно, побеждают на олимпиадах, но по уровню образования в целом мы стоим ниже лидирующих стран мира, иногда дотягиваясь лишь до Испании и Южной Кореи. Эта ситуация означает, что реализовать свой потенциал мы не можем и, более того, - растрачиваем. В советское время говорили, что образование - это борьба системы с природной одаренностью человека. Так вот, наша система образования выиграла эту борьбу, одолела. Я считаю, что мы имеем дело с модельным, системным кризисом.
Валерий Панюшкин: Что же с нашей моделью не так?
А. А.: Надо понять, в чем состоит модель. Очень уважаемые мною коллеги в 1990-е годы предложили модель, которая исходит из того, что образование - такая же сфера рыночной деятельности, как и многие другие. Предполагается, что образование - это услуги, предоставляемые конкурирующими субъектами. Есть регулятор, есть потребитель, есть спрос, есть предложение - исходя из этого построена та модель, которая сейчас демонстрирует свой ошеломляющий результат.
В. П.: Почему это не работает?
А. А.: Потому что образование - не услуга (при всем уважении к парикмахерским). Или в крайнем случае - инвестиционная услуга. Продуктом образования является не деятельность людей в отношении определенного объекта, а результат. Результат образования, с моей точки зрения, - это успешное будущее выпускника. Человек, у которого после выпуска складывается жизнь, карьера и так далее. Успешный выпускник - и не по баллам, а успешный в жизни. Говоря экономическим языком, «человеческий капитал». Когда человек инвестировал свои (или бюджетные) деньги и время, а через десять лет стал много зарабатывать, потому что результаты его труда значительны, - это и есть доход на человеческий капитал. Этот капитал не может проявиться в процессе обучения или даже через два года после окончания университета. Вы не можете с саженца яблони сразу потребовать антоновки для вашего пирога. Если мы соглашаемся, что результат образования - успешное будущее человека, и если мы видим, как в процессе образования он деградирует, тут-то и надо рассуждать, почему эта модель не работает.
Не только умения, но и ценности
В. П.: Что это за деградировавший выпускник такой? Какими полезными свойствами он не обладает и какими, наоборот, вредными обладает?
А. А.: Я экономист, поэтому заключения делаю по верифицируемым характеристикам. Мы видим рейтинги - довольно значительное падение. Современная модель предполагает, что критерием для составления программ должны быть профессиональные стандарты. То есть мы отдали дело работодателю, чтобы он нам все наладил. Так вот, не получилось! Если мы посмотрим рейтинги по привлекательности рынка труда, то Россия окажется за пределами первой сотни стран, которые привлекают талантливых и профессиональных людей. У нас экономика не XXI, а XX века. Поэтому, если отдать образование работодателю, он нас потащит назад - к обучению профессиям, которые если не умирают, то, во всяком случае, сильно деформируются.
Я с удовольствием выслушаю работодателя, который является глобально конкурентоспособным, который может свой продукт провести на мировой рынок, но если работодатель не может вывести свой продукт даже с рынка Москвы на рынок России, тогда знаешь что, дорогой, - отойди и не мешай, потому что МГУ глобально конкурентоспособен, он в первой сотне университетов мира. Экономический факультет МГУ не в первой сотне - во второй, но мы стоим рядом Университетом Индианы в США, с Еврейским университетом в Иерусалиме, а по управленческому образованию мы выше, чем Университет Париж-Дофин или Университет Гумбольдта в Берлине. Поэтому с «Росатомом», с «Роскосмосом», с «Касперским», с «Яндексом» нам есть о чем поговорить: они понимают, что им нужно для мирового рынка. Но большинство наших компаний отстающие, и профстандарт, заданный отстающими работодателями, не формирует запроса для качественного образования. Это во-первых.
Во-вторых, образование производит не только умения, а еще ценности и поведенческие установки. Мы c коллегами (я имею в виду Институт национальных проектов) сделали четырехлетнее лонгитюдное исследование по 27 университетам России - что происходит с ценностями и поведенческими установками студента за время пребывания в университете. И вывод плохой: студенты деградируют. За время обучения они, например, перестают доверять другим людям и начинают думать, что допустимо не платить налоги. Когда мы обсудили эти результаты с коллегами из университетов, где проводили исследования, коллеги сказали, что это и есть социализация - подготовка к жизни в стране, где не платят налогов и не доверяют никому. Хотелось бы, конечно, чтобы новое поколение двигало нас вперед, а не деградировало в угоду реальности. С другой стороны, наши ученики уезжают на Запад и работают там не мусорщиками, а делают приличную карьеру. Значит, мы не до конца уничтожаем их природную одаренность и учим их чему-то полезному. То есть точки опоры у нас есть, мы можем давать хорошее образование - нужно только сменить образовательную модель.
В. П.: Как сменить модель? И какие вообще бывают модели?
А. А.: Вот немножко экономики. Экономисты говорят, что благо бывает исследуемым: вы надкусили огурец, узнали, что он горький, и не стали покупать. Благо бывает опытным, когда вы купили подержанный автомобиль и через месяц он у вас сломался, то есть вы на опыте узнали его качество. И благо бывает доверительным: вы не знаете качества страхового продукта, если с вами не случилось беды. Вы не знаете качества лечения - благодаря таблеткам вы выздоровели или вопреки. И качества образования вы тоже не знаете и не можете проверить. Мне бы, конечно, хотелось думать, что наши выпускники делают успешные международные карьеры, потому что это я такой умный и замечательный, но есть еще факторы.
Во-первых, они уже приходят талантливыми и образованными. Во-вторых, здесь, в университете, они объединяются и поддерживают друг друга. В-третьих, выпускники МГУ предпочитают брать на работу выпускников МГУ, потому что понимают, как их учили и как надо переучивать. Так что благо образования у нас доверительное, рынок не может разобраться в его качествах. С другой стороны, мы имеем олигополию. У нас несколько десятков (из тысячи) ведущих университетов в стране. Они тесно связаны с регуляторами, получают значительные деньги от государства, участвуют в политических и экономических проектах правительства, делят между собой рынки. Итак: доверительное благо и олигополия.
Кроме того, на рынке существуют специфические активы. Например, научные школы. Передача знаний из уст в уста, традиции, которые складывались десятилетиями, а то и веками. Коллеги из Высшей школы экономики предложили, как в Америке, запретить выпускникам работать в том университете, где они учились. Но Америка - слишком особенный рынок, а у нас в случае введения такого запрета специфический актив сработает по-иному. Вуз не будет вкладывать деньги в образование ученого для себя - лучше накопит деньги и потом купит себе ученого, которого выпустил Казанский университет или Университет Дофин в Париже. Поэтому я считаю, что десять лет назад были совершены ошибки в формировании модели образования. Рубашка оказалась не по размеру, задавленное неудобными условиями образование стало хиреть.
Три типа университетов
В. П.: И что с этим делать?
А. А.: Кризис образования вижу не я один. Идея привлечь работодателей, которые задали бы профессиональные стандарты, была предложена пять-семь лет назад, но не сработала, потому что экономика XX века не может потащить нас в XXII. Еще пробовали проращивать исследовательские университеты. Эта вроде бы симпатичная идея выродилась во что-то странное. Полагаю, авторов этого проекта раздражает разнообразие. Они почему-то решили, что исследовательские университеты - лучшая модель, и даже не посмотрели, какие еще университеты бывают. А в мировой системе образования живет три типа университетов. Да, бывают исследовательские университеты - обычно очень маленькие.
Больше всего под эту модель подходили наши Европейский университет, РЭШ (Российская экономическая школа. - Русфонд) и Шанинка (Московская высшая школа социальных и экономических наук. - Русфонд). Там главный - ученый, исследователь, не преподаватель. Он занимается своими исследованиями, а рядом с ним стоят студенты и чему-то научаются. Но есть еще две модели. Liberal arts, университеты с широкой подготовкой, где учат всему от истории до математики, потому что неизвестно, что в жизни понадобится. Это дает высокую конкурентоспособность: на программы PhD в Америке поступает больше бакалавров из университетов liberal arts, чем из исследовательских университетов. А есть еще state universities, которые готовят управленческие кадры для регионов, поэтому главное там не исследовательская деятельность и даже не лекции, а практики, которыми овладевают студенты.
В. П.: Почему нельзя воспроизвести такую тройственную систему в России?
А. А.: Не знаю. У нас была попытка преодолеть кризис, сделав ставку только на исследовательские университеты. Результат получился парадоксальный. Те наши университеты, которые были похожи на исследовательские, мы задушили. Я даже не считаю это политическим умыслом. Просто исследовательские университеты не выживают, когда от них требуют отчетов об их деятельности, потому что ученые плохо пишут отчеты, если они не касаются их научной темы. Зато началась мимикрия. Те университеты, которые по природе своей liberal arts, или университеты штатов быстро разобрались, что деньги дают исследовательским университетам, и притворились ими. Они пытаются влезть в формат, в котором не могут жить.
В. П.: А нам точно нужно это разнообразие?
А. А.: Думаю, что да. В образовании мы ведь наблюдаем новые тренды. Гаджет сформировал в наших студентах новое свойство - способность параллельно работать в нескольких режимах. Две тысячи лет люди восхищались Гаем Юлием Цезарем потому, что он умел делать три дела одновременно: говорить, писать и читать. Дмитрий Быков, точно так же умеющий делать три дела одновременно, еще вызывает восхищение, но уже не такое сильное. А в молодом поколении каждый третий - Гай Юлий Цезарь и Дмитрий Быков, и даже удивления никакого это не вызывает. Один мой студент говорит, что может одновременно гуглить что-то, общаться в соцсетях и слушать мою лекцию, но все эти три дела он делает как утка.
Утка и плавает, и летает, и ходит, но и то, и другое, и третье делает плохо. Студент молодец, остроумный парень, но, к сожалению, это правда. У молодых людей утрачена способность системного понимания и в значительной степени утрачена память. Без системного мышления в мире довольно трудно жить - не важно, наукой вы занимаетесь или строите управленческую систему. И мне кажется, что для формирования системного мышления главную роль играет как раз не исследовательский университет, а liberal arts. Именно эти университеты позволяют человеку взять широкую рамку, увидеть многомерность мира, использовать ее во благо. Поэтому без многомодельности мы не справимся с цифровыми трендами.
Длина взгляда
В. П.: Так почему же нельзя устроить эту вашу многомодельность?
А. А.: Для этого надо отнестись к образованию не как к рыночной конкуренции, а как к сложному и, главное, длинному инвестиционному процессу. Строительство этой модели надо начинать с успешного выпускника. Есть совокупность людей, которые понимают, как достигли успеха и каким составляющим успеха их научили в университете. От успешных выпускников нужно идти к оценке программ и преподавателей. Вопрос не в том, сколько статей опубликовал преподаватель в этом году. А в том, каких людей он вывел в люди. И тут важна длина взгляда. Для меня вообще люди различаются не взглядами, а их длиной. Человек может быть либералом, консерватором, патриотом, социалистом, но, если у него длинный взгляд, мы найдем точки соприкосновения, а если взгляд короткий, мы будем делить бюджетный пирог и не договоримся. Длина взгляда - это и есть основа инвестиционной модели. Если мы признаем, что яблоня вырастает не за один год, то где-то здесь и найдется выход из кризиса. Причем точку роста надо искать не в университете, а еще в начальной школе, где мы пока не утратили конкурентоспособности.
В. П.: Почему в высшей школе мы конкурентоспособность утратили, а в начальной нет?
А. А.: Конкурентоспособность основывается на креативности, на способности двигаться вперед, невзирая на междисциплинарные границы. Начальная школа отличается от средней и высшей школы тем, что в ней нет деления на предметы. У нас и в семье нету такого, что вот этот вопрос надо задать пастору, а этот - психоаналитику. Наши родители и учителя начальной школы готовы говорить с детьми про все: про космос, про Эйнштейна, про мировую войну… Эта семейная культура выносит в начальную школу людей, у которых мир не раздроблен, они, как Михайло Ломоносов, способны перемещаться между науками. А потом - бац, - и детей помещают в узкие пеналы специальностей. Так вот надо пойти от успешного выпускника университета, который готов будет реинвестировать в систему образования, но дотянуться при этом до начальной школы, где ростки креативности еще сильные. И эту модель образования надо делать единой - от школьника до успешного ученого или управленца, вошедшего в элиту страны или даже мира.
В. П.: Как вы представляете себе построение такой модели образования практически? Собрать совет успешных выпускников?
А. А.: Да, конечно. Выпускники, лояльные к своей alma mater, должны объединяться в некий институт, попечительский совет, который в диалоге с преподавательским сообществом определял бы, что нужно, что не нужно, что правильно, что не правильно. Знаете, как в спорные 1990-е годы спорный фонд Сороса находил учителей, которым давал гранты? Грант давали не тому учителю, у которого ученик сдал экзамен на пятерку, а брали ведущих выпускников вузов и спрашивали у них: кто твой школьный учитель, который привел тебя на эту дорогу. И когда несколько успешных выпускников называли одного и того же учителя математики, например, из Сызрани, ему говорили: «Семен Иваныч, занимайся детьми, у тебя это получается, не думай о приработке - на тебе грант». Это и есть инвестиционная модель. Когда университеты, оценивая своих студентов, дают гранты школьным учителям, а выпускники, достигшие определенных высот, решают, что делать с системой стимулов для преподавателей университета. Длинный институт, я бы сказал.
Господин ученый доктор
В. П.: Давайте представим себе, что такая модель изменила бы, например, в медицинском образовании.
А. А.: То есть опять вернемся к вопросу о том, зачем надо поддерживать liberal arts, а не только исследовательские университеты. В 1930 году в СССР было принято принципиальное решение: медицинские вузы вывели из состава классических университетов. Исторически это решение было оправданно. На огромную безграмотную страну изготовить врачей по немецкому образцу «господин ученый доктор» было практически невозможно. Быстро обучить много специалистов, знающих одновременно биологию, химию, анатомию, математику и литературу, - невозможно. В царской России пробовали - не получилось, врачей катастрофически не хватало. А в советской России провели реформу медицинского образования - и получилось. Но за численный успех заплатили тем, что врач в Советском Союзе - это был, скорее, фельдшер.
Человек с большим опытом в своей специальности, но не следящий за развитием науки и не видящий картины целиком. Человек, который хорошо знает только про свою сферу, а про общее устройство мира - затрудняется. Современного врача надо учить кроме, собственно, медицины еще много чему: молекулярной биологии, генетике, культуре чтения научной литературы на английском языке и - страшно сказать! - математике. Факультет фундаментальной медицины МГУ это делает, но он выпускает всего 50 человек в год. За количественный прорыв в медицинском образовании тридцатых годов мы заплатили и своей ролью в мировой медицинской науке. Пирогов, Сеченов, Павлов - продукт царского университетского медицинского образования. А замечательные врачи, которые были у нас во второй половине XX века и есть сейчас, все же не значатся среди звезд такой величины. Мы потеряли медицинскую науку.
Создатель трансплантологии - забыл, к сожалению, имя (Владимир Демихов. - Русфонд) - у нас первым в мире пересадил сердце собаке (в 1946 году. - Русфонд), а потом еще 20 лет работал лаборантом, прежде чем смог защитить кандидатскую диссертацию (в 1963 году. - Русфонд). Это системная проблема. Вы не получите выдающихся достижений без системности. В этом сила университетов liberal arts. Современные молодые люди оперируют мемами. Из мемов не соберешь системного мышления. Я не знаю, где решение. Мне кажется, мы находимся в точке, в которой находилась Англия начала XIX века. Когда машинное производство избавило людей от необходимости много физически трудиться и люди стали хиреть. Они нашли ответ: футбол и бокс. Ответили спортом на промышленную революцию. Сейчас нам нужен интеллектуальный футбол. Что-то азартное, ради чего люди стали бы читать сложные книжки.
О том, в какой ситуации находится российская экономика, как ее реанимировать и на что делать ставку в будущем, рассказывает доктор экономических наук, декан экономического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, президент Института национальных проектов, член Экономического совета при Президенте РФ и Правительственной комиссии по проведению административной реформы Александр Александрович Аузан .
Какой диагноз вы бы поставили российской экономике?
Сейчас наступает клиническая смерть экономики. Это состояние, когда останавливается экономическое сердце - инвестиционный мотор. Замедление идет с 2011 года, это не неожиданность для экономистов. Санкции, падение цен на нефть только обострили и ускорили то, что все равно бы произошло.
Почему экономическое сердце перестает биться?
Потому, что страна 50 лет, с 1965 года, с открытия Самотлора - крупнейшего в России нефтяного месторождения - боролась с желанием выйти на пенсию. Месторождение было открыто в тот момент, когда пытались проводить косыгинские экономические реформы. И власть решила: бог с ними, с реформами, когда есть нефть. С тех пор это решение неоднократно воспроизводилось разными властями страны. Семь-восемь лет назад экономисты, работавшие над стратегией 2020, дружно сказали: «Сырьевая модель уходит, внутренний спрос недостаточен, поэтому нужно менять модель, иначе произойдет необратимое». Это необратимое и происходит.
Тогда никто не прислушался?
Нефть подорожала, поэтому сработал привычный способ анестезии. Когда она стоила 40 долларов, говорили: «Да, надо что-то делать». А когда цена на нефть поднялась до 110, сказали: «Отойдите, жизнь налаживается».
Как оживить экономику?
Когда наступает клиническая смерть, первым делом надо запустить сердце. Откладывать нельзя. Это еще не переход к новой модели, это спасение экономики от падения. Именно это - а не социальная стабильность и не диверсификация - наша главная задача на ближайшие три года. А уже потом надо думать, как переходить к новой модели.
Каким образом можно запустить инвестиционный мотор?
Есть два способа. Первый - провести структурные реформы, создать привлекательный инвестиционный климат, и тогда начнет работать магнит, притягивающий частные инвестиции, отечественные и зарубежные. Это курс, на котором настаивают правительство и Центральный банк России. Я считаю, что делать это нужно, но эффекта не будет: для того, чтобы притекли инвестиции, недостаточно улучшить инвестиционный климат. Потому что идет война - холодная, экономическая, которая периодически вспыхивает и как горячая отнюдь не в рамках гражданской войны на Украине, - все гораздо шире и серьезнее. Этот факт резко противоречит либеральному экономическому курсу правительства. Если действует режим санкций, какие могут быть иностранные инвестиции?! Плюс война - это всегда риски для отечественных инвестиций: не понятно, чего ждать и что будет.
Можем ли мы сделать ставку на восточные рынки?
Нам их не хватит, у них другая структура. Чтобы подобраться к арабским «исламским финансам», нужно 10-15 лет. К тому же по мощности эти рынки резко уступают западным. Так что мы не можем проводить этот курс без европейских и североамериканских финансовых рынков.
Каков второй способ лечения экономики?
Вброс государственных инвестиций. К сожалению, их гораздо меньше, чем представляется многим, потому что мы не должны рассматривать резервы Национального банка как источник таких инвестиций: они нужны только для поддержания макроэкономической стабильности. Сегодня госинвестиции могут составить по разным расчетам от семи до девяти триллионов рублей, и это совсем не много. До кризиса годовые инвестиции в России были 15 триллионов, так что нынешних средств не хватит и на год. Кроме того, государственные инвестиции - это нечто вроде электрошока, стимуляция сердца. Оно начнет стучать, но потом снова может остановиться.
Если делать массовый вброс государственных инвестиций, наверняка придется вводить валютные ограничения по периметру, иначе деньги исчезнут - их быстро и незаметно для нас поглотит мировой рынок. Ввести эти ограничения проще, чем остановить холодную войну. Они не коснутся населения, конвертации - только движения капиталов. Но это все равно плохо: если всех впускать и никого не выпускать, инвесторов не останется.
Я убежден, что метод вброса госинвестиций будет применен. Даст ли он результат, неизвестно. Конечно, удастся запустить какие-то проекты, в основном инфраструктурные, в том числе, может быть, важные для нашего самоощущения: космос, Арктика. Удастся поднять темпы роста - не до пяти процентов, но до двух-трех к 2018 году. И все. Если не заработает постоянная связка государственных и частных инвестиций, то темпы все равно упадут - только резервов уже не будет. И мы окажемся в той же точке, но в более тяжелом положении.
Какое решение предлагаете вы?
Нужно внедрять сложные схемы государственно-частного партнерства, создавать специальные общества для инвестирования в инфраструктуру, чтобы под гарантии государственных денег выпускать облигации и вкладывать частные деньги, например пенсионные, под государственные гарантии их доходности. То есть сплетать такие комбинации государственных и частных денег, чтобы был не только впрыск адреналина, заставляющий сердце биться, но и пошла поддержка частных инвестиций. При этом надо закончить войну. Это задача не гуманитарная, не военно-политическая, а экономическая. Иначе, как бы мы ни улучшали климат, мы не получим для нашей промышленности достаточных дешевых кредитных ресурсов.
Как закончить войну?
Трудный вопрос. Мне кажется, важно разработать, как я его называю, «план мирной авантюры». Из-за грома военно-политических новостей мы забыли, что происходит с экономикой Украины. Она фактически на грани дефолта и банкротства. Это 45-миллионная страна, крупный транзитер, который не только российский газ перекачивает, но и остается нашим каналом общения с Евросоюзом - главным деловым партнером России. В случае краха украинской экономики неприятности затронут очень многих - Польшу, Белоруссию, Россию, Молдову, Румынию, далее везде. Разрушится социальная система - и будет не миллион беженцев, а значительно больше; возникнут затруднения с транзитом.
Мы должны вместе с Европой предотвратить этот крах. Может быть, для этого надо создать экономическую группу в нормандском формате: Россия, Украина, Германия, Франция. Америка тут ни при чем, для нее это геополитический, а не экономический вопрос. Ни одна из сторон не осилит этот план в одиночку: он дорогой. От Украины тоже потребуются жертвы: ей придется из режима проедания денег перейти в режим сложных реформ, пока не понятно каких.
Спасение украинской экономики не только помирит нас с Европой, но и даст нам дополнительные выгоды: восстановление отношений с Украиной - это еще и восстановление промышленных цепочек, которые нужны обеим странам.
Давайте посмотрим на долгосрочный аспект реанимации нашей экономики. Как нам перейти к новой модели?
Хотя разговоры о необходимости перехода на другую модель ведутся давно, сырьевой характер нашей экономики усиливается. На мой взгляд, неверно поставлена сама проблема, раз она не решается. Это не проблема диверсификации. Диверсификация - это «давайте делать что-нибудь еще, кроме добычи нефти». Мы попробовали делать свои автомобили - не получается. Я утверждаю, что и не получится. Поэтому постановка вопроса должна быть такой: «Чем мы можем заместить привычный минеральный ресурс?». Я полагаю, что у нас есть не менее конкурентоспособный ресурс - человеческий потенциал. Мы 150 лет, со времени появления современной науки в России, поставляем миру разного рода таланты. С тех пор на всех перспективных направлениях есть русские специалисты, которые, правда, разрабатывают или внедряют свои идеи в Европе и в Америке. Экономический масштаб этого явления колоссален. Академик Р.М. Энтов подсчитал, что Владимир Зворыкин, автор телевидения, одной идеей создал продукт, равный двадцати годовым продуктам нынешней Российской Федерации. Главная проблема этого ресурса в том, что он «летучий». Если нефть можно загнать в трубу и продавать по контракту, то с талантами это не пройдет. Их можно загнать в шарашку, идеологически мотивировать и некоторое время получать продукт, потому что «родина в опасности». Но долго на этом не продержаться.
Если мы в состоянии много лет производить качественный человеческий капитал, это должно стать нашей мировой специализацией. Нужно на наши университеты замкнуть мировые студенческие потоки и сделать это предметом экспорта. Заметьте, у нас уже предметом экспорта мирового уровня являются в основном интеллектуальные продукты, потому что, повторяю, автомобиль, телевизор, холодильник высокого класса мы сделать не можем, а фильм - можем. Экспорт игры «World of Tanks» из России по выручке превысил экспорт реальных танков. Для меня это очень важный и приятный факт. Мы должны поддерживать эти тренды.
Почему мы не можем делать автомобили и телевизоры, а другие гораздо более технически сложные продукты - можем?
Да, мы можем сделать космический корабль, атомную бомбу или гидротурбину. Чем их создание отличается от создания массового холодильника или автомобиля? Тем, что для производства конкурентоспособного автомобиля нужно соблюдать стандарты: чтобы лампочки горели, чтобы допуски были соблюдены и т. д. Нам это очень плохо удается в силу давно заложенных культурных свойств. А вот креативные задачи мы решаем легче. Еще Карамзин писал о русском крестьянине, который каждые семь лет меняет поле, - ему нет смысла работать по стандарту, потому что каждый раз придется осваивать новое поле. Мы внуки того крестьянина. Страна Левшей. Это и хорошо, и плохо. Это означает, что мы можем делать какие-то вещи, которые не может делать никто. Как сказал один американский менеджер, проходивший наш опрос в 2011 году, «если вам нужна одна уникальная вещь - закажите русским, если нужны 10 одинаковых - заказывайте кому угодно, только не русским».
Исходя из этого, какие отрасли нам стоило бы развивать?
Сферы мировой специализации, которые нужно класть в основу стратегии на ближайшие 15 лет, - это уникальные малосерийные продукты, опытные производства, креативные индустрии. Я бы назвал еще одну сферу, где не обязательно соблюдать стандарт, потому что там очень велики допуски, - простые массовые продукты. Например, автомат Калашникова, который, как говорят технологи, ремонтопригоден при помощи кулака.
Можем ли мы переломить свое неуважение к стандартам?
С помощью образовательной, культурной политики, театров, интернета, телевидения можно менять ситуацию так, чтобы стандарт и закон стали определенной ценностью. Стандарт и закон - это одно и то же: правила поведения, только одни - в технической сфере, другие - в общественной. Страны, которые уважают стандарты, обычно уважают и законы, как, например, Германия. Но мы знаем времена, когда немцы не уважали законов и стандартов. Сравнительно недавно, еще в XVIII веке, они были нацией мечтателей и поэтов. Образ немца - сторонника порядка возник в последние 200 лет в результате сознательных действий германских элит. Его создавали железом и кровью, школой, армией и тюрьмой. Точно так же представление о том, что англичане всегда были сторонниками эволюционного развития на основе традиций, - иллюзия. Они такими стали после «Славной революции», в XVIII веке. А до этого они были первыми людьми, которые казнили своего монарха, которые вели кровавые гражданские войны, участвовали в Столетней войне, - в общем, об эволюции и традициях речь не шла. Так что все можно изменить, если захотеть.
Чтобы человеческий капитал стал конкурентоспособным ресурсом, нужно создать условия, при которых талантам было бы комфортно здесь жить и работать. Что для этого нужно?
Одно из важнейший открытий последних лет его авторы Дарон Асемоглу и Джеймс Робинсон сформулировали в своей книге «Почему нации терпят поражение». Суть открытия в том, что европейские колонисты в разных странах создавали разные институты. В Конго, где нужно добывать алмазы, - экстрактивные институты, чтобы проще было выдавливать ренту, а в Канаде, где они собирались осесть, - инклюзивные, чтобы жить было хорошо. Россия - страна экстрактивных институтов: здесь хорошо извлекать прибыли, но семью лучше держать где-то еще. Вахтовый метод жизни - наиболее подходящий для таких стран. Чтобы талантливым образованным людям в России было комфортно, надо изменить тип институтов.
Как это сделать?
На мой взгляд, к этому есть три ключа - о них в своей книге «Насилие и социальные порядки» пишут Дуглас Норд, Джон Уоллис и Барри Вайнгаст. На основе исторического анализа Англии, Франции и США авторы пришли к выводу, что существуют три так называемых граничных условия, выполняя которые успешные страны начинают отличаться от неуспешных. Первое. В успешных странах элиты делают законы для себя, а потом распространяют на других. В неуспешных - законы создают для других, а для себя делают исключения. Второе. В успешных странах организации - политические, коммерческие, некоммерческие - живут деперсонализировано, после того как уходят или умирают их создатели. В неуспешных - организации приспособлены под создателей и болеют или умирают после их ухода. И третье. В успешных странах элиты контролируют насилие коллективно, в неуспешных - делят контроль насилия: тебе военно-воздушные силы, мне тайную полицию.
Все три признака в нашей истории так или иначе встречались. Коллективный контроль насилия был после Сталина, его ввело политбюро ЦК КПСС. Деперсонализированность организаций - была: КПСС, комсомол, ВЦСПС научились жить без товарищей Ленина, Сталина, Хрущева, Брежнева. У нас не было производства законов для себя и распространения их на других. Это попробовал сделать Горбачев, но, к сожалению, ничего не вышло.
Что мы должны предпринять, чтобы решить эти три задачи?
Вопрос о законах, на мой взгляд, - это сейчас вопрос о налогах. Человек должен осознавать, что он платит налоги и за что он их платит, - и тогда он поймет, для чего ему законы и чего он хочет от государства, кроме законов.
Чтобы добиться деперсонализации, нужно провести реформу наследования. Страну контролируют 60-летние, и сегодня они подходят к рубежу, когда надо решать, как передавать наследство. Сейчас эта проблема урегулируется через офшор, потому что там семье можно оставить доходы, а управление ей не передавать. По-
моему, Уоррен Баффет сказал: «Если вы хотите гарантированно проиграть олимпиаду, создайте сборную из детей победителей предыдущих олимпиад». В жизни мы почему-то пытаемся так действовать. Если не провести реформу наследования, отцы и матери будут когтями держать империи и приспосабливать их под себя.
Что нужно, чтобы установить коллективный контроль над инструментами насилия, я не знаю. Либо очень низкое доверие друг другу, либо страх. Между прочим, независимость суда - не что иное, как коллективный контроль применения насилия, потому что элиты должны выпустить суд из сферы своего влияния. В 1990-е в системе защиты прав потребителей миллионы людей пользовались судебным рычагом, и он работал. Так что все возможно.
Что еще мешает нам перейти к инновационной экономике?
Одновременно три социокультурные особенности: высокая дистанция власти - представление о том, что на власть повлиять нельзя; низкая договороспособность и индивидуализм - самоорганизация сейчас очень плохая; высокая степень избегания неопределенности - страх перед будущим: если ты ни на власть не можешь повлиять, ни с другими договориться, конечно, будущее пугает. Поэтому лучше сохранять статус-кво.
Когда мы померили, что происходит в университетах, выяснилось: для нынешних студентов высокое избегание неопределенности не характерно. Важно это сохранить и сознательно культивировать в системе образования. Кроме того, нужно увеличивать длину взгляда. Если у человека годовой взгляд, он пилит деньги из бюджета, пока они оттуда не вышли, если пятилетний - пилит, но не все, а если десятилетний - вообще не пилит. Долгий взгляд развивается пониманием глубины истории (взгляд в прошлое влияет на взгляд в будущее), кругом общения, университетской междисциплинарностью и т. д.
Какие сейчас у России должны быть приоритеты с геополитической точки зрения?
Я считаю, что курс евроазиатской интеграции был правильным. Имеет ли место противостояние с США? Да. Будет ли оно иметь место? Да, потому что мы прошли точку невозврата - санкционные режимы заложены в законодательство. Теперь мы долго будем вынимать эту занозу. Проблема сейчас в том, что наши три процента мирового оборота противостоят американо-европейским 45 процентам. Когда сталкиваются два тела разной массы, более тяжелое даже не замечает столкновения, а легкому приходится несладко. Поэтому нам надо наращивать массу, чтобы заниматься геополитической конкуренцией. Это значит - развивать интеграцию, например улучшать отношения с Астаной и Минском; я думаю, что и Киев - не потерянное для нас направление. Это первый приоритет. Второй - Европа. Но Европы, по моему мнению, - две: латинского и византийского происхождения. Мы, как Греция, Болгария и Румыния, которые не очень уютно себя чувствуют в Евросоюзе, - Европа восточно-римская, византийского происхождения. Она другая по институтам и плохо монтируется с латинской Европой, прямой наследницей римского права.
Поэтому сначала нам надо интегрироваться с Европой восточно-римского происхождения?
Да. А Евросоюзу нужно осознать, что идет еще и социокультурный диалог этих двух Европ, что правила общеевропейского дома должны учитывать обе традиции - институциональные, правовые, культурные и т. д. Прямая интеграция Болгарии, например, в традиции Западной Европы дает очень печальные результаты для обеих сторон. И так будет до тех пор, пока западноевропейская система не начнет учитывать поведенческие, ценностные особенности и механизмы поддержания закона, которые давно существуют в «восточно-римских» странах.
Занимаясь геополитикой, нужно принимать во внимание так называемые культурные волны. Они бывают разной длины. Например, в 1905 году в Российской империи была ликвидирована черта оседлости, а последствия, согласно замерам 2013 года, заметны и сейчас. В тех регионах, где было противостояние еврейских и нееврейских групп, возникли особые нормы в группах, которые противостояли евреям и руководствовались антипредпринимательскими и антирыночными ценностями. Поэтому районы, где была черта оседлости, плохо развиваются.
Каков ваш прогноз на ближайшие, скажем, 15 лет при благоприятном развитии событий (если удастся закончить войну, начнется переход к новому типу институтов и т. д.)?
Через 15 лет Россия будет восприниматься прежде всего как страна умная, а не сырьевая, и интеллектуалы из разных стран будут рассматривать для себя вариант жизни в России как один из приоритетных. В реальности все будет не совсем так, но очень хотелось бы двигаться в этом направлении.
https://сайт/biznes-i-obshchestvo/fenomeny/a15967
2015-06-09T03:00:00.000+03:00
О том, в какой ситуации находится российская экономика, как ее реанимировать и на что делать ставку в будущем, рассказывает доктор экономических наук, декан экономического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, президент Института национальных проектов, член Экономического совета при Президенте РФ и Правительственной комиссии по проведению административной реформы Александр Александрович Аузан.
Бизнес и общество / Феномены
https://cdn..jpg
Harvard Business Review Россия
